Вот и наступила среда — день, который я обещал посвящать памяти моих товарищей. Но сегодня особенная дата: ровно 25 лет назад — 17 июня 1995 года — Группа «Альфа» выдвинулась на штурм буденновской больницы, захваченной боевиками Басаева. Мы все были там, весь наличный состав нашего московского подразделения, почти сто человек. Но всё же силы оказались неравны. Террористов было больше, у них было мощное вооружение, наконец, они потратили несколько дней на подготовку обороны здания. Нам же о штурме объявили накануне вечером, когда времени на подготовку уже не оставалось. На рассвете, выдвигаясь к больнице, мы еще не знали, с каким сопротивлением нам придется столкнуться. Не знали, что «Альфа» понесет самые большие потери в своей истории — даже во время знаменитого штурма дворца Амина в Кабуле в 1979 году мы потеряли меньше людей! Не знали мы и того, что бандиты поставят в окна заложников, чтобы те прикрывали их от пуль. Не знали, что бронетехника, обещанная штабными, не сможет оказать никакой поддержки при штурме, и нашим офицерам придется уповать только на свои силы. И на силы небесные…
Да, только вмешательством высших сил смог объяснить начальник первого отдела «Альфы» Сергей Поляков тот факт, что под этим ураганным огнем погибли лишь трое «альфовцев». Плотность огня была такова, что пули стригли кроны деревьев и начисто выкашивали траву на подступах к больнице. И нам еще повезло, что «чехи» не выдержали и начали стрелять, когда мы едва ступили на открытое пространство перед главным корпусом. Благодаря этому большинство из нас успели укрыться за ближайшими постройками. Но повезло не всем.
Мы наступали в составе троек. Передо мной шли Володя Соловов, Федя Литвинчук и Андрей Руденко. Двоих из них — невысокого Федю Литвинчука и богатыря Андрея Руденко (мы звали его Ломоносов — такой же белокурый, статный, широкий в кости) я увидел лежащими за кучкой песка перед котельной, откуда я вел огонь по окнам нижних этажей (верхние были скрыты листвой). Я старался бить по кирпичам — тогда заложники, стоящие в окнах, невольно пригибались, и у наших снайперов был шанс снять прячущихся за ними «чехов». Несмотря на наш огонь, противник не давал залегшим ребятам поднять головы; при этом огромный Руденко оставался невредим, а вдвое меньших габаритов Литвинчук был к тому времени ранен в ногу.
Но ни я, ни они не видели Володю Соловова, который оказался ближе всех к противнику и фактически с самого начала принял главный огонь на себя, дав возможность остальным занять оборону. Зато сам он оказался как на ладони, и, хотя мы были в шлемах и в бронежилетах нового образца, с керамическими пластинами, выдерживающими попадание пули калибра 7,62 мм (правда, однократное — пластина после этого рассыпалась), ноги и руки оставались незащищенными. И очередь угодила Володе именно в руку. «Всё, руке конец», — услышали мы по рации его голос. Но он не сдался, продолжил бой, а потом попытался перевязать себя — позже рядом с ним мы нашли окровавленные бинты. Видимо, в этот момент его настигла вторая пуля. Смертельная. Ему был тридцать один год. У него остались жена и двое детей.
Снайпер Дмитрий Бурдяев занимал позицию слева от меня с противоположной стороны здания, недалеко от детского сада. С этого направления должно было наступать наше отделение. Но на заре нас вел к больнице какой-то местный дед, и по ошибке он вывел нас к ней не с главного входа, а со стороны хозяйственных построек. Я уверен: эта ошибка спасла жизни многим из нас, ведь укрыться на той стороне было негде. А чеченцы, как оказалось, уже знали про штурм: они прослушивали эфир, а в них открытым текстом шли просьбы о том, чтобы «скорые» к утру были наготове. В разгар боя в рации прохрипело: «Бурдяев двухсотый». Дмитрий уничтожил нескольких террористов, но погиб, меняя снайперскую точку. Пуля попала ему в бок, в стык между частями бронежилета. Ему было двадцать шесть лет.
Тройку Димы Рябинкина прижало к земле метрах в двадцати пяти от больницы справа от меня, со стороны инфекционного и травматологического отделений. С третьего этажа по ним бил пулеметчик. Дай ему еще минуту, он пристреляется и начнет попадать. Встать и отбежать под огнем невозможно. Стрелять на верхний этаж из положения лежа тоже никак. Тогда Дима, чтобы дать парням возможность сменить позицию, встал на колено и уложил пулеметчика прицельной очередью. Ребята побежали, а снайпер выстрелил Рябинкину в голову. Пуля попала в каску и прошила ее, как нож масло. Это была добротная немецкая каска TIG с триплексом, такая же спасла жизнь офицеру нашей Группы Олегу Балашову во время штурма дворца Амина, но тут выстрел был с малой дистанции и тяжелой пулей. Когда Дима упал, его товарищи сумели под прикрытием дымов вытащить его с поля боя. Но до больницы он не дотянул. Ему было двадцать четыре.
Тогда у нас было очень маленькое подразделение, и мы все друг друга знали. Соловов был старшим офицером, с ним я пересекался, но дружбу мы не водили. Бурдяев пришел к нам буквально за полгода до того боя, за это время мы не успели с ним сойтись. А вот Рябинкина, хотя мы служили в разных отделениях, я знал очень хорошо. Парень был просто влюблен в работу. Он приходил раньше других, мог тренироваться целый день и еще остаться после. Мы с ним занимались рукопашным боем. Кто знал, что та ночь накануне штурма в спортзале буденновской школы станет для них последней?
Тридцать один, двадцать шесть, двадцать четыре… Три молодых парня, три честных офицера, три Человека, отдавших свои жизни за жизнь других людей. Да, нас обвиняли в том, что мы провалили штурм, что не освободили заложников, что не убили всех террористов. Да, я и сам долго считал, что наш штурм был провальным по всем статьям и жизни наших ребят были отданы напрасно. Но когда я стал собирать свидетельства очевидцев, в том числе заложников из больницы и отбывшего тюремный срок боевика из отряда Басаева, когда сопоставил их с фактами и документами, то понял, что наши жертвы были не напрасны. Именно штурм заставил Басаева переменить свои требования и искать компромиссы, именно штурм заставил его в тот же день освободить полтораста заложников — женщин с детьми, беременных и тяжело раненых, именно штурм истощил их боеприпасы настолько, что, как признавался боевик, им пришлось, уходя, набивать рюкзаки тряпками, чтобы создать видимость оставшегося боекомплекта.
Но они, офицеры «Альфы», отдали свои жизни и за своих товарищей, прикрывая нас до последнего. Если бы не они, как знать, читали бы вы сейчас мои строки? Помните у Высоцкого: «…только кажется мне: это я не вернулся из боя». Вечная им память! И вечная слава!
